Именно на этот вопрос мы отвечаем, когда нас спрашивают о ЦИПИ (Центр исследований постинститутов). Ответ не прост. И нет, это не про «пост-советское», «пост-модерное», «пост-правдивое» и другие, уже традиционные, «пост-», о которых вы слышали. Наше «пост-» связано с теоретической традицией нескольких социальных наук. Итак, по порядку!
Главная роль в объяснении хозяйственных практик и логики хозяйственных агентов (будь это «обычные» люди или фирмы) традиционно принадлежит экономической теории. Ядром экономической теории уже много лет остается модель homo economicus (человек экономический), который рационален (хоть и ограничено), информирован (хотя и имеет когнитивные искажения), эгоистичен (хотя у него и есть свои предпочтения) и стремится к максимизации своей прибыли (или полезности). Безусловно, «жесткий эгоист» изменился со времен Адама Смита, а экономисты уже не очень уверены в эффективности рыночных механизмов. Однако ядро остается ядром, потому как рациональным быть рационально и предпочтительно (чувствуете логическую ловушку?). Исследователи из других областей (социологи, социальные антропологи, философы, биологи, психологи, историки) все чаще доказывали несостоятельность такого представления о человеке, но экономисты не сдавались (и все еще держатся!). И вот на стыке экономики и других наук начала формироваться альтернативная научная школа – Новая институциональная экономическая теория (НИЭТ).
Первые концепции в рамках НИЭТ появились уже в 1930-х годах, но признание они стали получать только в 1990-х (это понятно по Нобелевским премиям в области экономики). Новая парадигма впитала в себя достижения других наук и смогла объяснить то, что не под силу классической экономике. Например, поведение коллективов (homo economicus эгоистичен и действует без оглядки на других, а потому никакие коллективные действия не вписываются в эту модель): как и почему существуют фирмы, какую роль играет доверие и разнообразие, как люди действуют, когда контракты неполные (а они почти всегда такие) и многое другое. Объяснением стали «институты» (термин заимствован у социологов), качество которых и определяет эффективность и экономический рост в целом.
Существует множество определений «институтов» и также много объяснений того, от чего же зависит их качество (культура, климат, доверие и прочее). И хотя спор не окончен, можно говорить о так называемой Стандартной модели институтов [Фролов 2020]. Это такое ядро НИЭТ, как homo economicus для неоклассической парадигмы. Оказалось, что при всем многообразии понятий «институт», они всегда устойчивые во времени. «Правила игры» для экономических агентов, которые устроены так, чтобы делать их действия эффективными (по крайней мере, стремятся к такому состоянию) и снижать издержки на совершение сделок. Институты создают элиты, а потому «обычные люди» не могут их изменить. И, конечно, для экономического роста необходимо улучшать эти самые институты с точки зрения того, какое функциональное значение они имеют. То есть мы опять имеем дело с рациональным устройством хозяйственной жизни и логикой максимизации дохода/полезности/прибыли и чего угодно еще.
Конечно, не все здорово с НИЭТ. Да, они справились с ограничениями классической экономики, но не смогли справиться со своими «демонами». Например, как объяснить эволюцию современных фирм? Или почему одни страны смогли перейти к другой траектории, а другие – нет? И вот здесь, наконец, возникает та самая ПОСТинституциональная теория! То есть «постинституты» – это «после институтов», после тех, которые придумали в рамках НИЭТ. Это какие-то другие институты, объясняющие мир иначе.
Откуда они взялись? Надо сказать, что пока НИЭТ набирала обороты, черпая ресурсы для своих моделей в других науках, во многих социальных дисциплинах случился локальных кризис. Например, к 1990-м годам социологи перестали верить в то, что они раньше называли «обществом» (или «социальным»), что привело к возникновению «ПОСТсоциальных» теорий. Главный вывод социальных дисциплин к тому времени – все сложно. И «социальное» сложнее, чем мы думали. Так, на руинах старых споров появились концепции «социальной сложности» (привет Делезу), а социальные дисциплины вновь пошли по пути интеграции с социальной философией (а социальные антропологи вообще не прекращали).
Итак, «постинституты» – это интеграция достижений Новой институциональной экономической теории и концепций социальной сложности. Что это дает? Мы можем отвечать на вопросы, когда меняются как «правила игры», так и «игроки», а действующие механизмы вовсе не меняют природу связей или иных явлений, подчиняя все утилитарной логике или поиску рациональности. Или изучать институты, где возможно одновременное существование конкурирующих логик агентов.
Приведем «полевой» пример. В 2019 году наша коллективная экспедиция в северный прибрежный район Приморского края разместилась в лечебнице недалеко от маленького поселка. Нас согласились принять, обещали кормить и не принуждать к посещению процедур. Лечебница специализируется на лечении заболеваний пищеварительной системы и предлагает как коммерческое, так и бесплатное размещение «по путевке». Стационарный телефон – единственный вид связи. В лечебнице нет источника воды, хотя она заявлена как «основной лечебный фактор». Как оказалось, здания, где располагаются палаты и другие помещения, строили вовсе не для того, чтобы проводить процедуры, а для размещения управления горнорудного предприятия. Однако ни рудник, ни комбинат не удалось запустить и в середине 1990-х годов производственные постройки законсервировали, а здания передали городской больнице. А потому и «углекислую гидрокарбонатную кальциевую воду» для питья и процедур привозят раз в неделю. В каждом номере были развешаны объявления, запрещающие хранение грибов, ягод и лечебных трав, мяса и рыбы, а также было запрещено «украшение палаты ветками и цветами». В столовой можно было купить красную икру и рыбу, дикое мясо. Позднее выяснилось, что кроме лечебницы в ближайшем поселке есть «постоялый двор», куда перебираются приезжие охотники-любители, а в другом селе с началом путины на туристической базе с элементами «этнического быта» нет мест. Представляется, что лечебница – это узел переплетения многочисленных сетей, некоторые из которых могут даже не пересекаться, а стратегии и логики обитателей – противоречить друг другу. Местный ландшафт (в терминах Цзин [Tsing 2015]) составляют разные способы жизни и выживания, возникшие на руинах социалистического государства (в советское время в районе было несколько крупных предприятий, сейчас большая часть из них разрушена). И хотя хозяйственные практики представляют собой институционализированные формы взаимодействий, но существующие концептуальные рамки НИЭТ не могут «уловить» их природы. Многочисленные наблюдаемые формы таких практик демонстрируют одновременную устойчивость и мимолетность взаимодействий, сосуществование реципрокных связей и глобального капитализма, «дикой природы» и «туристических мест», предпринимательского накопления и жизни на пособие.
Теоретически, этот пример означает, что рынок/капитализм вовсе не обязательно тотален и не обязательно основан на отборе самых эффективных институтов или создании гибридов. Представляется, что концепции институциональной сложности предлагают ряд расширений, позволяющих отойти как от надоевшей критики тотальности рынка, так и от поиска гибридных институтов. В нашем Центре мы как раз пытаемся это использовать (описать институциональное разнообразие локальных хозяйственных практик на языке постинституциональной теории), чтобы иначе взглянуть на природу хозяйственных взаимодействий вне четких границ, с высокой гетерогенностью и автономностью элементов и несводимостью друг к другу логик действующих акторов.